Я ждала этого дня. Более того, страстно желала, чтобы долгие месяцы ожидания кончились.
Дон Фелипе приглашал меня теперь ужинать с ним. Я размышляла об этих встречах и поняла, что он не так равнодушен ко мне, как хочет показать, иначе зачем бы он приглашал меня.
Теперь я располнела. Прошло лето, роды должны были произойти в январе. Повивальная бабка регулярно навещала меня. Она делала это по распоряжению дона Фелипе. Она часто смеялась и трясла головой:
— Этот ребенок получит все лучшее, — сказала она. — Приказ дона Фелипе-., и все сделано. — Она гордилась своим английским и любила демонстрировать его. — Это совсем не похоже на то, когда бедный младенец приходит в мир.
Она имела в виду Карлоса, и я представила, что было, когда безумная Изабелла ожидала ребенка. Казалось иронией судьбы, что ребенок его жены был столь нежеланен, в то время как появление на свет моего всячески облегчалось.
«Снова его гордость, — думала я, — поскольку, в конце концов, это все же был его ребенок».
Между доном Фелипе и мной установились новые отношения.
Он рассказывал мне, что происходило в Англии, всегда с оттенком предубеждения, которое я научилась не замечать. Мы ужинали без Хани и Дженнет. Не потому, что я стремилась избегать их. Безмятежность Хани, радость Дженнет от ее нынешнего положения утешали меня. Они взяли себе Карлоса. Дженнет обожала его. Он был вторым после ее Жако, и, конечно же, мальчики становились более похожими с каждым днем. Меня веселила нелепость этой ситуации. Два сына Джейка Пенлайона жили с нами, а он не знал об их существовании.
Дон Фелипе, как и все испанцы, несомненно, интересовался Англией и через гостей гасиенды получал сведения о ней.
Он был глубоко разочарован, что события обернулись не так, как он предполагал. Он верил, что конец царствования Елизаветы наступил уже тогда, когда жена Роберта Дадли, человека которому она отдала свое сердце, была найдена мертвой возле лестницы. Но Елизавета вышла из этого положения с удивительной легкостью. Могло быть много слухов, но не было доказательств и не было свадьбы с Дадли.
— Она умнее многих из нас, — размышлял дон Фелипе, когда мы вместе сидели за столом. — Она могла взять в мужья Роберта Дадли только ценой своей короны, она это знала и приняла правильное решение. Дадли не стоит короны.
— Вы восхищаетесь ее умом?
— Она проявила мудрость в этом вопросе, — ответил он.
В другой раз он рассказал о смерти молодого короля Франции, Франциска II, произошедшей в декабре прошлого года, хотя мы и узнали об этом только сейчас.
Дона Фелипе взволновали эти новости из-за того, что это могло касаться королевы Шотландии.
Франциск умер от нарыва в ухе, его молодая жена, Мария Шотландская, поняла, что для нее нет места во Франции. Она должна была вернуться в свое королевство.
— Она станет менее сильной сейчас, — сказала я.
— Она станет большой угрозой для женщины, именующей себя королевой Англии, — возразил он.
— Я не думаю, чтобы наша королева слишком боялась людей за пределами Англии.
— У нее везде есть сторонники, не только в Шотландии, но и во Франции, и я думаю, что в Англии многие католики соберутся под ее знамена, если она пойдет на юг.
— Вы хотите гражданской войны?
Он не ответил, в этом не было необходимости.
Жизнь текла ровно, срок беременности подходил к концу.
Приготовления к рождению были торжественными. Повивальная бабка постоянно находилась в доме, когда начались схватки. Я пришла в спальню — комнату многих моих воспоминаний, — и здесь родился ребенок.
Я никогда не забуду момент, когда его положили мне на руки.
Он был маленький… меньше Жако, у него были темные глаза и венчик темных волос на голове.
Как только я увидела его, то подумала: «Мой маленький испанец».
Я любовалась им. Я держала его перед собой и чувствовала, что любовь переполняет меня, любовь, какой я не чувствовала ни к кому на свете — кроме, может быть, Кари. Но между мной и ребенком не было преград. Он был только мой.
Дон Фелипе вошел в комнату, когда я держала его на руках. Он остановился у постели, и я тут же вспомнила, как он стоял со свечой в руке, а я притворялась спящей.
Я подняла малыша, чтобы он увидел его. Он удивленно посмотрел на него, и я увидела слабую краску на его щеках. Затем наши глаза встретились. Его глаза пылали светом, какого я ранее не видела. «Это исполнение его мести», подумала я.
Он смотрел на меня, но его пристальный взгляд охватывал меня и малютку, и я не знала, о чем он думает.
Дон Фелипе велел назвать ребенка Роберто. Я сказала, что для меня он будет Роберт, но скоро и я стала называть его Роберто. Это больше подходило ему.
Его крестили в часовне гасиенды со всеми почестями, которые полагаются сыну в этом доме.
В первые недели после родов я думала только о его здоровье. Вспоминая, как Хани чувствовала себя из-за того, что была падчерицей, я не хотела, чтоб у маленького Карлоса были такие же обиды, и пыталась сблизить его с Роберто. Он заботился о нем, поскольку это был мой ребенок. Мы стали счастливой маленькой семьей. Дженнет с детьми находилась в своей стихии, и то, что мой и ее ребенок были незаконнорожденными, волновало ее меньше всего.
— Закон нас оправдает, — однажды сказала она. — Они дети… малыши. Этого для меня достаточно.
Дон Фелипе часто заходил в детскую взглянуть на ребенка. Я видела его склонившимся над колыбелью, внимательно разглядывающего дитя. Я знала, что рождение такого сына удовлетворило его гордость.