— Мы должны спрятать его на время, — сказала я. — Ты должна мне помочь.
Я не сомневалась в ее помощи.
Мы вернулись ко мне и открыли дверь. Мануэла крепко обняла Роберто. Она нежно заговорила с ним по-испански. Суть ее слов состояла в том, что она бы с радостью умерла за него.
Она обернулась ко мне.
— На краю сада есть хижина. Там хранятся старые садовые инструменты. Туда мало кто ходит.
— А садовники? — спросила я.
— Нет, не ходят. Все, что им нужно, они держат в садовом домике. Эта хижина заросла сорняками и высоким кустарником. Если мы навесим замок, то можно там спрятать Роберто… на время.
— Так и сделаем, пока не придумаем что-то получше, — сказала я. — Мануэла, никто, кроме нас двоих, че должен знать, что Роберто здесь.
Она истово кивнула, и я знала, что могу положиться на нее.
— Надо принести ему теплое одеяло и горячую еду.
Ты можешь это сделать.
— Вы можете положиться на меня, я позабочусь о Роберто, — сказала она.
Я это знала. Кроме того, что действительно любила его, она тоже была католичкой и мечтала увидеть на престоле королеву Марию.
Я вдруг вспомнила:
— Ты приехал на лошади. Где она?
— Я привязал ее на стоянке. Мы с Мануэлей переглянулись.
— Надо завести ее в конюшню. Пусть это выглядит так, будто она заблудилась.
— Этому поверят? — спросил Роберто.
— А что еще мы можем сказать? Там оставить ее нельзя. Кроме того, она всегда будет наготове, если вдруг тебе понадобится.
— Я присмотрю за ней, — сказала Мануэла. Она выполнила обещание, и хотя на конюшне немного посудачили о невесть откуда взявшейся чужой лошади, но не слишком удивились. Мол, хозяин объявится. А пока пусть стоит с нашими лошадьми.
Следующие две недели я жила в постоянном страхе. Я не могла заставить себя держаться подальше от хижины. Мы уговорились о том, чтобы он открывал дверь только на мой условный стук, — и никому больше. Я просыпалась ночью в холодном поту — мне казалось, что во дворе у нас люди королевы. Я ни минуты не чувствовала себя спокойно. Даже за едой я, бывало, вздрагивала при звуке лошадиных копыт.
— Что тебя беспокоит, мама? — спрашивала Линнет. — Ты вскакиваешь при каждом звуке.
Счастье еще, что не было Джейка, при нем прятать Роберто было бы невозможно.
Линнет беспокоилась обо мне. Ей казалось, что я заболела. Мне хотелось рассказать дочери, что у нас скрывается ее брат, но я не могла себе этого позволить. Я доверяла ей, но решила не впутывать в наши дела.
Две недели мы прятали Роберто в хижине. Теперь я не могу себе представить, как нам это удалось. Мануэла оказалась прирожденным конспиратором. Она нашла ключ от хижины и запирала Роберто снаружи. Там вверху было оконце, через которое, в случае необходимости, он мог бы спрыгнуть в высокие заросли кустарника. Мануэла все предусмотрела. Она чудесно все спланировала и ревностно ухаживала за Роберто.
Эдвина принесла новость, что Трокмортон казнен в Тайбурне. Его трижды пытали, и он признался, что составлял списки английских католиков, готовых поддержать королеву Шотландскую, а кроме того, у него нашли подробные планы английских морских портов. Итак, Трокмортон мертв, а что же с теми, чьи имена находятся в списках?
Вальсингам был из тех людей, которые работают всегда в тени. И если даже он выследил кого-то из участников заговора, того вполне могли не сразу арестовать, а установить слежку в надежде вытащить больший улов.
Поэтому мы не знали — есть Роберто среди тех людей, кто нужен Вальсингаму, или его имени в черных списках нет.
По крайней мере, пока им никто не интересовался.
Уже прошло достаточно времени с тех пор, как он оставил свой пост, и, разумеется, если бы он попал под подозрение, то первым делом его стали бы искать в собственном доме.
Он сам это отлично понимал и решил, что надо уходить.
Однажды вечером, когда все домашние отдыхали, мы с Мануэлей прошли в конюшню и оседлали для Роберто гнедую кобылу.
Мы с Мануэлей надеялись, что наутро слуги скажут, что как пришло животное, так и ушло.
— Береги себя, сынок! — сказала я на прощание.
Спустя несколько месяцев после отъезда Роберто я однажды, проснувшись утром, увидела в бухте незнакомое судно.
На причале собралась небольшая толпа посмотреть на это судно. Такого у нас еще никогда не видывали. Оно было длинным, с одним единственным парусом, на котором были начертаны незнакомые знаки. Похоже, что это гребное судно со множеством гребцов — рабов.
Все решили, что это арабское судно.
Но кто-то сказал: «Нет, турецкое».
Когда я видела на берегу народ, я неизменно спешила туда в надежде узнать, нет ли каких новостей о Джейке.
Я смотрела, как лодки подходили к берегу, и внезапно случилось чудо. Я увидела Джейка! Я стояла, пораженная, и пристально смотрела на него. Наши взгляды встретились, и словно тысячи голосов запели триумфальные гимны!
Джейк вернулся домой.
Он стоял передо мной… изменившийся, да, изменившийся. Он так похудел, что казался выше ростом; от солнца его волосы выгорели почти добела, а лицо стало бронзовым, с глубокими морщинами, но глаза остались прежними пронзительно голубыми. Я упала в его объятия, и дикая радость овладела мной.
Он долго удерживал меня, а затем слегка отстранил и посмотрел мне в лицо долгим изучающим взглядом.
— Все та же Кэт, — сказал он.
— О, Джейк, — ответила я, — сколько времени прошло!
Мы пошли домой. Он в изумлении смотрел на дом, трогая камень, восхищаясь и любуясь им.